Демографический спад в КНР: помешает ли он глобальному лидерству Китая?

В 2022 году, впервые за много десятилетий, в Китае зафиксирована убыль населения. По сообщению Государственного Статистического Управления, за минувший год родилось всего 9,56 миллиона граждан, на 850 тысяч меньше, чем умерло. Отрицательное сальдо — прежде всего результат резкого падения рождаемости; для сравнения, всё второе десятилетие нашего века ежегодная рождаемость в КНР колебалась в диапазоне 15-18 миллионов).

Сенсационная новость совпала с ещё одним примечательным событием: по расчётам специалистов, именно на рубеже 2022-23 годов Индия должна опередить Китай по численности населения и стать демографической державой номер один. Резонансное сочетание двух фактов, говорящих не в пользу Китайской Народной Республики, породило широкую волну пессимистических прогнозов. Критически настроенные, прежде всего — западные, обозреватели заговорили о начинающемся упадке дальневосточного гиганта, о неизбежном замедлении темпов экономического роста, о том, что теперь Поднебесной никогда не стать мировым лидером по номинальному ВВП. На рынке ценных бумаг сообщение ГСУ КНР и последовавшие за ним комментарии СМИ даже вызвали обвал котировок акций целого ряда китайских компаний.

В то же время для досужей публики, привыкшей считать китайский народ эталоном плодовитости, весть о естественной убыли населения в КНР выглядит каким-то крушением догматов, своего рода маленьким мировоззренческим светопреставлением.

Что же на самом деле происходит с китайским народонаселением и станет ли 2022 год переломной точкой, предвещающей закат нашего восточного соседа?

Миф о рекордной фертильности

Распространено убеждение, что огромная численность китайцев обеспечена небывалой многодетностью. Этот стереотип очень выразительно передаёт следующая не слишком толерантная фраза: «Плодятся без удержу, скоро места для них не хватит!» Такое обывательское представление очень далеко от действительности.

Среднестатистический гражданин будет очень удивлён, узнав, что плотность населения в КНР (примерно 150 человек на квадратный километр) значительно ниже, чем, скажем, в Германии (233 чел./кв. км), Великобритании (280) или Бельгии (377) — странах весьма благополучных и никого не пугающих чрезмерной теснотой. Правда, более 90% китайского населения сосредоточено на 42% территории страны, в районах с наиболее мягким климатом, к юго-востоку от воображаемой линии Хэйхэ-Тэнчун. Но ведь и в упомянутых выше европейских оазисах благополучия население распределено неравномерно. Так что, даже с учётом концентрации китайцев на юго-востоке страны, скученность населения там (примерно 330 чел./кв. км) всё равно уступает скученности, например, в наиболее густонаселённой части Великобритании — Англии (423 чел./кв. км).

Так же далеки от истины утверждения о беспрецедентной китайской фертильности. Будь так, население Поднебесной в обозримый исторический период росло бы темпами, опережающими другие народы. Фактически всё происходит как раз наоборот. Если за последнее тысячелетие численность китайцев выросла приблизительно в 23 раза (см. А. Мэдиссон, «Контуры мировой экономики в 1-2030 гг.»), а по другим оценкам — в 16 раз (см. С.А. Нефёдов, «О демографических циклах в истории Китая»), то численность шведов за это же время увеличилась в 24 раза (здесь и далее А. Мэдиссон), восточных славян -примерно в 40-50 раз, а англосаксов — более чем в сто раз (и даже на территории собственно Англии — почти в 30 раз).

Ещё один красноречивый маркер многодетности — СКР, суммарный коэффициент рождаемости, показывающий, сколько детей в среднем рождает женщина за свою жизнь. Так вот, СКР в сельских районах Китая на рубеже двадцатых-тридцатых годов ХХ века составлял около 5,5 («Asian population history» by Tsiu-jing Liu et al.) Аналогичные результаты показывают и другие исследования, относящиеся ко второй половине XIX — первой трети ХХ века. В тот же период СКР русских стабильно превышал 6,5 и даже достигал 7,1 в годы максимума (Андреев Е., Дарский Л., Харькова Т., «Демографическая история России: 1927-1959»). Таким образом, следует заключить, что никакой экстраординарной фертильностью, отличающей его от иных народов мира, китайское общество никогда не обладало. Скорее, рождаемость в Китае за последние десять-двадцать веков была несколько ниже среднемировой, то есть ни о каком надломе векового тренда относительно иных наций говорить пока не приходится.

Загадка громадного населения

Тогда почему же Китай стал самой населённой страной планеты? В чём причина его устойчивых лидерских позиций в мировом рейтинге народонаселения? Это лидерство связано отнюдь не с демографическими и тем более не с биологическими особенностями китайского народа, а с культурно-историческими факторами. Огромное население — результат, во-первых, почтительной древности китайской цивилизации, а во-вторых, её уникального единства.

Наряду с «Плодородным полумесяцем» на Ближнем Востоке бассейн Хуанхэ являлся одним из двух главных центров рождения того феномена, который мы называем цивилизацией. В этих двух регионах начались первые на планете процессы одомашнивания диких растений и животных, и уже семь тысяч лет назад на равнинах восточного Китая выращивали просо и разводили свиней. Земледельческая культура позволяет обеспечить продуктами гораздо большее количество людей на единицу используемых угодий, чем охотничья или собирательская, поэтому долина Хуанхэ стала плотно заселённой задолго до распространения интенсивного земледелия в других уголках Земли. К тому же, по сравнению с долинами Нила или Месопотамии, у очага древнего земледелия в Китае обнаружилось важное преимущество — он не был зажат, как в тисках, между бесплодными землями пустынь. Земледельческая культура беспрепятственно распространялась по всей Северо-Китайской равнине и за её пределы, по течению Янцзы на запад, вдоль побережья Жёлтого моря на север и вплоть до залива Бакбо на юг, охватив огромную территорию с весьма благодатным климатом. Таким образом, Китайская цивилизация, имея солидную временную и пространственную фору, сумела накопить огромную массу населения даже при сравнительно скромных темпах его роста. И Европа, и Россия, как мы видим из приведённых Мэддисоном цифр, в течение последнего тысячелетия упорно догоняли Китай по численности, сокращая образовавшийся разрыв, но преодолеть так и не смогли. Преимущества гораздо более раннего старта оказались на стороне великой державы Востока.

Под «Русским миром» подразумевается территория СССР, под «Англосаксонским» — территории Великобритании, США, Канады, Австралии и Новой Зеландии по состоянию на 1991 год.

Вторая причина первенства Поднебесной в мировом рейтинге народонаселения — государственное единство, охватывающее почти всю сложившуюся на Дальнем Востоке цивилизацию. Если Европа со времён падения Рима представляла собой калейдоскоп разнообразных государственных образований; если Русь преодолела раздробленность только пять веков назад и снова распалась в 1991 году; если на территории Индии те же пять столетий назад обреталось не менее дюжины независимых княжеств — то в китайской истории, хотя и с существенными перерывами, преобладали универсальные империи, с завидной регулярностью объединяющие весь обжитой человеком земельный массив от Амура до Меконга. Эта редкая способность объединять разнородные этнические группы в одном государственном организме — характерная особенность Китайской цивилизации. Контуры преодолённых потенциальных границ легко обнаружить и сегодня. Так, хотя более 91 % населения современного КНР учитывается как одна национальность — хань, внутри этого суперэтноса выделяется минимум семь крупных диалектных областей, чьи говоры различаются между собой сильнее, чем русский язык отличается от польского, а испанский от португальского. Представьте, что каждый из ханьских субэтносов образовал бы отдельное государство (как это произошло с романскими и славянскими нациями в Европе или с арабскими союзами племён в Северной Африке), — тогда ни один из сегментов разделённого Китая не смог бы претендовать на мировое демографическое первенство.

Неблагоприятные прогнозы

Казалось бы, в современном мире начавшаяся естественная убыль населения в Китае не должна выглядеть сенсацией. В наши дни большинство наций находится на той или иной стадии аналогичного демографического перехода от расширенного к суженному воспроизводству. Так, в Японии смертность превышает рождаемость уже пятнадцать лет. В Германии этот рубеж перейдён ещё в 1972 году, а небольшой прирост населения ФРГ с тех пор обеспечивается исключительно иммиграцией. Начиная с девяностых годов отрицательный естественный прирост наблюдается практически во всех странах Восточной Европы, а мировыми рекордсменами по малодетности выступают как раз экономически развитые соседи КНР по Восточной Азии: Сингапур и Южная Корея.

На планете ещё больше народов, которые не начали убывать только в силу сохраняющейся демографической инерции. Например, в США самым многочисленным поколением являются тридцатилетние, дальше возрастная пирамида начинает сужаться, что гарантирует естественную убыль в не слишком отдалённой перспективе. На этом фоне вхождение ещё одной страны в клуб сокращающихся популяций должно выглядеть вполне закономерным будничным явлением.

Однако демографические новости из Китая вызвали настоящий ажиотаж, что объясняется, пожалуй, масштабными геополитическими ожиданиями, связанными с этой страной. Китайская Народная Республика уже несколько лет является мировой экономикой номер один, если считать ВВП по паритету покупательной способности, а в течение ближайшего десятилетия должна стать также глобальным лидером и при номинальном измерении валового продукта. Это означает, что период однополярного доминирования США на планете окончательно уйдёт в прошлое. Все, кого такой сценарий не устраивает, с надеждой ловят любые признаки упадка КНР, чтобы пересмотреть роковой для себя прогноз: или в пользу сохранения американского первенства, или хотя бы в пользу ускоренного возвышения Индии, которая не позволит Пекину стать крупнейшим финансово-экономическим центром Земли.

В связи с демографической метаморфозой Китая ряд экономистов предрекает этой стране не только потерю темпов валового роста, но и проблему качественного развития. «Китай состарится, не успев разбогатеть», — резюмируют американские эксперты Ричард Джексон и Нейл Хоув. По их мнению, главным локомотивом развития китайской экономики были почти неограниченные людские ресурсы, а теперь, когда этот фактор достиг своего предела, темпы роста китайской экономики резко замедлятся (при том, что средний уровень душевых доходов в стране остаётся в два раза ниже японского и в три раза ниже американского). Таким образом, рассуждают авторы пессимистических прогнозов, КНР никогда не войдёт в ряды зажиточных наций, и китайская модель общества не сможет конкурировать с более успешной западной.

Разве не этого хотели в Пекине?

Прежде чем заглядывать в будущее, попробуем разобраться с прошлым и настоящим: почему КНР переживает не просто демографический переход (как множество стран мира), а настоящий демографический перелом? Ведь рождаемость всего за несколько лет снизилась почти наполовину, с 17,9 млн. чел. в 2016 году до 9,6 млн. чел. в году минувшем, хотя в предыдущие два десятилетия выглядела достаточно стабильной, колеблясь в диапазоне от 15 до 20 миллионов.

Вообще-то китайские власти давно поставили задачу сокращения народонаселения, усматривая в его огромности главную преграду на пути к процветанию. Только для того чтобы более чем миллиард граждан не голодали, требовалось собирать не менее 400 миллионов тонн зерновых, а для полноценного питания (с учётом кормовой базы для национального животноводства, если стремиться к полному обеспечению китайцев отечественным мясом и молоком) эта цифра должна была возрасти до 1 миллиарда тонн. При общей площади пахотных земель немногим более 1 млн. кв. км конечная цель выглядит практически недостижимой. И хотя за время существования КНР сборы зерновых увеличились впятеро, превысив ныне планку в 650 млн. т., даже применение высоких аграрных технологий и внедрение гиперурожайных ГМО-сортов имеет свой предел. Китай остаётся крупнейшим импортёром продовольствия, причём мировые производители просто-напросто не имеют достаточного количества товарных излишков, чтобы закрыть запросы азиатского гиганта, если его уровень потребления сравняется с американским. Кроме того, серьёзные трудности в сельском хозяйстве Китая вызывает дефицит воды, постепенно нарастающий из-за глобального потепления. Пожалуй, одного этого примера достаточно, чтобы понять мотивы официального Пекина, ещё сорок лет назад определившего оптимальный верхний потолок населения Поднебесной в 1 200 миллионов человек (примерно на 210 миллионов ниже нынешнего уровня). Добавим, что, кроме стремления к продовольственной безопасности страны, учитывались также ограниченность энергетических и минеральных ресурсов, проблемы экологии, нагрузка на инфраструктуру и т.д.

Первые меры по ограничению рождаемости начали приниматься в 1956 году, а в 1979 году провозглашена государственная политика «Одна семья — один ребёнок», вводившая высокие штрафы за «лишние рты». Послабления делались лишь для сельских жителей и для представителей этнических меньшинств (доля которых в КНР за последние полвека увеличилась с 6% до 9%). Надо признать, что вкупе с объективными обстоятельствами, способствующими сокращению рождаемости (урбанизация, модернизация и т.д.), программа «Одна семья — один ребёнок» принесла свои плоды: за 35 лет её действия суммарный коэффициент рождаемости снизился с почти 4,0 до 1,5 ребёнка на женщину. Во всяком случае, китайские семьи стали заметно более малодетными, чем семьи в странах — социалистических соседях Китая: КНДР и Вьетнаме. Уже к 2015 году вступающее в совершеннолетнюю жизнь молодое поколение сократилось настолько, что в Поднебесной остановился рост трудовых ресурсов. Тогда КПК перешла к смягчению прежних ограничений. Казалось бы, провозглашённая цель достигнута, население прекратило рост и начало приближаться к ранее обозначенной «оптимальной численности». Так стоит ли волноваться?

Звёзды сошлись

Тревогу вызвала именно стремительность перемен, почти двойное падение за каких-то шесть лет. Но тут, как говорится, сошлись все звёзды.

Во-первых, сейчас родительское поколение практически целиком состоит из граждан, родившихся под лозунгом «Одна семья — один ребёнок» и выросших, воспитанных под этим лозунгом. То есть, начал работать кумулятивный эффект: сегодня рожают уменьшившиеся в числе родители, сызмальства настроенные на малое число потомков.

Во-вторых, широко распространившаяся с девяностых годов практика дородовых УЗИ привела к селективным абортам. В Китае, как и во многих регионах мира, силён культ наследника, который продолжит фамилию и дело отца. Поэтому в случае зачатия девочки родители, зажатые в прокрустово ложе обязательной однодетности, нередко принимали решение прервать беременность. В итоге на 100 мальчиков в КНР приходится всего 85-90 девочек, а в целом в стране более 25 миллионов «лишних мужчин» в возрасте до 30 лет. Большая доля возникшего дисбаланса — результат селективных абортов. Это поколение, и так уже малочисленное в сравнении с предыдущими, а вдобавок выборочно прореженное УЗИ, как раз недавно начало вступать в возраст материнства, и дефицит потенциальных мам сразу аукнулся в статистике рождаемости.

Наконец, третья причина того, что кривая рождаемости круто поползла вниз, — чрезвычайно жёсткие антиковидные меры. К борьбе с пандемией китайцы отнеслись с максимальной серьёзностью. С одной стороны, это позволило уберечь огромное количество людей — при сравнении пандемийной смертности КНР с показателями стран, игнорировавших карантин, ношение масок и вакцинацию, нетрудно рассчитать, что политика «нулевой толерантности к ковиду» сохранила Поднебесной около 10 миллионов жизней. С другой стороны, регулярные локдауны и страх заразиться во время беременности подтолкнул множество китайцев отложить свои родительские планы до лучших времён. Можно смело утверждать, что из-за чрезмерной социальной реакции на коронавирус Китай за три года недосчитался порядка 10 миллионов младенцев. Таким образом, с точки зрения национального сбережения плюсы политики «нулевой толерантности» оказались уравновешены её минусами — если не принимать во внимание тот факт, что мёртвых уже не вернёшь, а отложенные зачатия ещё есть шанс наверстать в годы с более спокойной санитарной обстановкой.

Так или иначе, но одновременное сложение трёх причин: малочисленное поколение, половой дисбаланс и ковид — сократило китайскую рождаемость почти вполовину.

Угроза несколько преувеличена

Разговоры о грандиозной депопуляции Китая, скорее, удел визионеров и футурологов, нежели практических политиков. Для нас же наибольший интерес представляет период ближайших двадцати лет, поскольку практически все прогнозы, предвещающие, что КНР сменит США на пьедестале глобального лидера по номинальному ВВП, укладываются в промежуток между 2026 и 2035 годами. Именно в этот, принципиальный для геоэкономики, период, чреватый не только перераспределением финансовых потоков, но и сменой мировой резервной валюты, демографический фактор вряд ли серьёзно скажется на темпах роста Поднебесной.

Дело в том, что возрастная пирамида КНР имеет замысловатую структуру, напоминающую дальневосточную пагоду. Её характеризуют: крутой расширенный рост для лиц сороковых-пятидесятых годов рождения, а затем две отчётливые «демографические волны», максимумы которых приходятся на 1962-70 и 1985-90 годы рождения, а соответствующие минимумы — на 1975-80 и на 1998-2003 годы. Затем вплоть до 2017 года рождаемость была относительно стабильной и даже проявляла незначительную тенденцию к росту (см. Схему). Анализ возрастной структуры позволяет понять, что как раз сейчас динамика трудовых ресурсов КНР находится в самой неблагоприятной фазе: на пенсию отправляется «большое поколение» 1962-70 гг. (китайские мужчины уходят на отдых в 60 лет, а женщины в 55), а на смену им заступает «маленькое поколение» 1998-2003 гг. С этими «демографическими клещами», а не только с масштабными ковидными ограничениями связано замедление экономических темпов КНР в последние годы.

Однако вскоре ситуация станет гораздо более благоприятной. С одной стороны, количество вступающей в трудовую жизнь молодёжи до конца тридцатых годов прекратит сокращаться и даже слегка увеличится (на Схеме это видно по небольшому расширению пирамиды у основания). С другой стороны, количество ежегодно уходящих на заслуженный отдых ветеранов с середины двадцатых годов начнёт уменьшаться, достигнув минимума около 2040 года (на Схеме это отражает сужение пирамиды между «первым» и «вторым перекрытиями пагоды», в переписных возрастах от 50 до 35 лет). То есть ситуация с трудовыми ресурсами КНР в предстоящие пятнадцать лет будет выглядеть более позитивно, чем в предшествующее десятилетие. И если в предыдущие десять лет, несмотря на неблагоприятный демографический тренд, Китай уверенно обогнал США по ВВП, рассчитанному с учётом паритета покупательной стоимости, нет никаких оснований полагать, что теперь демографические причины не позволят Поднебесной опередить Штаты по номинальному ВВП. Тем более, что трудовые ресурсы КНР даже в случае их стагнации будут примерно вчетверо превосходить американские.

Глубокий провал на рынке труда в Китае следует ожидать только в сороковых годах нашего столетия, когда зрелости достигнут младенцы, рождённые в последние сенсационные годы, а на отдых соберётся последнее «большое поколение» 80-х, но это случится уже в совсем иной геоэкономической обстановке.

Тяжесть пенсионного бремени

Тем не менее, проблемы, возникающие у Китая в связи с изменением возрастной структуры, никто не отменял. Коэффициент пенсионной нагрузки, а именно соотношение пенсионеров и работающего населения, с 2020 по 2040 год увеличится почти вдвое. Содержание пожилого населения ляжет дополнительным бременем на бюджет, и, как справедливо замечают экономисты, КНР не настолько богатая страна, чтобы так же успешно решать социальные проблемы стариков, как Япония или Германия. Но и в этих условиях у Пекина есть козыри, с помощью которых он может эффективно ответить на демографический вызов.

Во-первых, существующие пенсионные обязательства, принятые китайским правительством, достаточно скромны. Быстро наращивать размеры пенсий для огромных масс уходящих на отдых ветеранов будет нелегко, но сохранить уровень социальных гарантий для растущей экономики труда не составит.

Во-вторых, для страны со средним уровнем жизни китайское население отличается весьма приличным долголетием. Особенно выделяются на мировом фоне китайские мужчины, в среднем живущие до 75 лет (женщины — почти 80). В таких обстоятельствах повышение возраста выхода на пенсию выглядит не столь уж драматической мерой. Если до середины тридцатых годов обязательный трудовой стаж в КНР удлинится всего на пять лет, то к 2035 году трудовые ресурсы страны не сократятся, как предрекают текущие расчёты, а вырастут почти на 5%.

В-третьих, довольно крепкое здоровье пожилых китайцев вкупе с национальным трудолюбием и сравнительно скоромными пенсиями будет стимулом для увеличения армии работающих пенсионеров, что приведёт к дополнительному увеличению трудовых ресурсов.

В-четвёртых, значительное сокращение численности детей позволит правительству часть бюджетных средств, ранее направлявшихся на нужды младшего поколения, переориентировать на обеспечение ветеранов.

Куда приведёт Китай депопуляция?

И всё же, если заглянуть подальше в будущее, что ждёт Китай, население которого отныне начинает сокращаться? Означает ли грядущий выход из клуба стран-миллиардеров, ожидаемый между 2070 и 2090 годами, также утрату мирового престижа и влияния?

Для начала не будем торопиться с выводами на основе статистики трёх последних лет. Китайская цивилизация — не тот феномен, для которого имеют большое значение трёхлетние флуктуации. А экстраполировать ситуацию, возникшую в пандемию, на долгие десятилетия вперёд и вовсе не имеет смысла. Ослабление антиковидных ограничений может привести к восстановлению уровня рождаемости и даже к краткосрочному компенсационному «бэби-буму», связанному с реализацией отложенных родительских планов.

В целом же гораздо более вероятным выглядит более плавное, по сравнению с последними прогнозами, сокращение, которое вряд ли опустит численность китайского населения ниже миллиардной планки до конца столетия. Перелом не будет столь резким, чтобы поставить под сомнение количественное преобладание китайской экономики на мировой арене (по крайней мере, в ближайшие полвека, пока пальму первенства не начнёт оспаривать второй азиатский колосс — Индия). Другое дело, что для глобального влияния Поднебесной также необходимы высокие качественные показатели: уровень душевых доходов, экологическое благополучие, обеспечение инфраструктурой и т.д. Но в этом смысле, в отношении качества жизни, сокращение населения скорее играет в пользу Китая, чем против него.

Если за столетие доля КНР в мировом населении снизится с 20 % до 10 %, то, вкупе с развитием аграрных технологий, это позволит перейти на полное продовольственное самообеспечение. Уменьшение числа потребителей снизит экологическую нагрузку на природу Китая, в первую очередь, даст шанс сэкономить дефицитные водные ресурсы. Параллельно следует ожидать снижения зависимости страны от импорта полезных ископаемых, что сейчас выступает критическим фактором для развития китайской экономики. Наконец, умеренная депопуляция открывает возможность более щедрого использования уже накопленных основных фондов, в частности, жилья, и разрешает перебросить силы строительного комплекса на совершенствование инфраструктуры и благоустройство.

Всё это, конечно, ещё не гарантированные перспективы, а лишь открывающиеся потенции, требующие недюжинных усилий для их реализации, но традиционные организованность, трудолюбие и мудрость китайского народа позволяют предполагать, что эти потенции не будут упущены.